Сероглазая ведьма
фендом: Mozart, l'opera rock
автор - по-прежнему я.
бета - фью.
пейринг - Сальери/Моцарт
рейтинг - R
жанр: пошел флафф
примечания:
1.продолжение этого и этого.
2. ах, да. это ау, в котором в 18м веке в оперных ложах царил полумрак! автор сначала выдумал, а потом подумал. ^^
читать дальше
По залу разливалась чудесная музыка. Она взлетала к потолку и опадала к ногам восхищенных слушателей, вызывая в сознании множество прекрасных образов. Перед началом оперы, пока на сцену не высыпали певцы и танцоры, каждый мог полностью окунуться в чистые её переливы.
Глюк был великолепен. Сальери было совсем погрузился в музыку, растворяясь в ней и почти выпав из действительности, когда в чистый хор инструментов влился посторонний звук – звук открываемой двери. В его ложу кто-то заглядывал. Увидев же, кто наполовину вошел в его ложе, одновременно разглядывая что-то в коридоре, Сальери окончательно потерял желание слушать Гайдна.
Моцарт - а это был именно он, не узнать его блондинистый затылок Сальери не мог - как-то испуганно дёрнулся и осторожно захлопнул за собой дверь, скрывшись в тени угла ложи. И только тогда соизволил повернуться к хмурому итальянцу. Хмурость эта, как и следовало ожидать, его нисколько не напугала. Напротив, он расширил глаза и начал оживлённо жестикулировать, показывая то на дверь, то на себя. Потом приник к ней ухом, и, умудрившись что-то услышать или во всяком случае уверившись в этом, отскочил от двери и не нашел ничего лучше, чем юркнуть в пространство между креслами и внешней стенкой ложи, и усесться там, скрючившись в три погибели. И всё бы ничего, но усесться это чудо природы умудрилось почти вплотную к коленям Сальери, отчего тот испытал несвойственную себе потребность испуганно поджать ноги и отодвинуться. Что за выходки в оперном театре! Видимо, всё это прекрасно отразилось у него на лице, потому что юный гений таки соизволил перевести мучившие его волнения с языка жестов Моцарта на общечеловеческий:
- Фрау Вебер! Моя тёща! Она… – в этот момент грохнул оркестр, и голос Моцарта, что-то испуганно лепечущий про свою уважаемую родственницу, потонул в хоре инструментов.
Да Сальери, по правде говоря, и не было дела до того, чем же именно этот несносный мальчишка умудрился насолить семейству жены. Куда больше его волновало то, что даже в полумраке ложи увлеченного прятками от тёщи Моцарта могли заметить сидящие наверху. А положение у него было, мягко говоря, странным.
- Моцарт, - итальянец постарался говорить так, чтоб его было слышно только собеседнику и никому другому, и при этом перекричать оркестр, - Убирайтесь вон. Что вы себе позволяете?
- Но Антонио, - блондин распахнул свои тёмные глаза, всем видом выражая глубочайшую степень раскаяния за всё сделанное и не сделанное, - ваша ложа была самой близкой, а фрау Вебер очень зла. Я не могу сейчас выйти, она меня найдёт, - при этих словах он не придумал ничего лучше, чем пододвинуться поближе и положить руку Сальери на колено, отчего у того как-то сразу пересохло в горле, и, кажется, пропал голос, так что дальнейших возражений не последовало.
С каждым мгновением молчания виноватое выражение на лице Моцарта сменялось обычной улыбкой. Где-то через полминуты тот, видимо, совсем уверившись в своей безопасности, вздохнул и откинулся назад, облокотившись на загородку ложи и отпустив колено Сальери. Голос вернулся к итальянцу.
- Сядьте в кресло, Вольфганг. Ваша тёща не посмеет сюда зайти, – тот снова распахнул глаза, всем своим видом выражая сомнение в том, что он был бы в безопасности даже в ложе императора, не то что рядом с Сальери.
Но новый выразительный взгляд итальянца все- таки возымел действие, и Моцарт, предварительно догадавшись отползти немного назад, вылез из тени и занял кресло рядом с итальянцем. А потом кинул взгляд на сцену и будто сразу забыл про свою тещу и проблемы – глаза чуть сузились, и на лице появилось столь нетипичное для него выражение задумчивости, что Сальери, сам того не заметив, откровенно залюбовался. Глаза, чуть поблёскивающие в полумраке ложи и длинные пальцы, которые тот в задумчивости приложил к губам...
К происходящему рядом с ним Сальери вернулся, когда предмет его наблюдения неожиданно вышел из задумчивости и, повернувшись к Сальери, оживлённо сообщил:
- Эта ария прекрасна.
Итальянцу не осталось ничего другого, кроме как согласиться, хотя музыка звучала уже где-то на втором плане, вытесненная мыслями о тонких пальцах и шелковистых, он же помнил, что шелковистых волосах Моцарта. Тот на мгновение встретил его косой взгляд, который наверняка был весьма выразителен, Сальери уже ничего не мог с этим поделать, и тихо хмыкнув, искоса улыбнулся уже знакомой итальянцу шальной улыбкой. Но промолчал, вновь окунувшись в музыку. Сальери заставил себя последовать его примеру, ведь музыка этого заслуживала. Через несколько минут последовала новая реплика Моцарта, на которую Сальери ответил уже с большим вниманием, и к концу оперы он обнаружил себя с удовольствием обсуждающим с Моцартом детали композиции Гайдна. Собеседником тот оказался весьма интересным и достойным, хоть и склонным к некоторому максимализму в суждениях. Другого, впрочем, и не следовало от него ожидать.
Когда же прозвучали последние аккорды, Сальери пожелал юноше спокойной ночи, на лице у того снова отразили все мирские страдания, и он сообщил:
- Мне нельзя домой. Там Фрау Вебер.
- И? – Сальери выразительно посмотрел на Моцарта, давая понять, что он – не бюро добрых услуг и не подписывался спасать молодых композиторов от сварливых тёщ.
В следующее мгновение он который раз за вечер засомневался в собственном рассудке, когда это невозможное создание чуть склонило голову набок, прикоснувшись пальцами к одной из прядей, спадающих у него вдоль лица, и улыбнулось. И не просто улыбнулось, а блеснуло глазами с тем же самым блудливым выражением, с которым прижимало его к стене в полутёмной комнате на приёме у графини N. В этот момент Сальери даже засомневался, что это тот же самый человек, который способен прятаться от тёщи в чужих оперных ложах и смеяться беззаботным детским смехом, ведь всего один такой взгляд, и голову потерял бы любой.
Через несколько минут экипаж уже вёз их к дому Сальери, и Моцарт сидел у него на коленях, бесстыдно и медленно целуя его губами с языком. Итальянец думал о том, что его поцелуи совсем не похожи на поцелуи многочисленных дам, которые бывали в его жизни, они другие, более горячие, более настойчивые, и такие его. А еще о том, что никогда не думал о том, что можно заниматься таким в экипажах. А потом они внезапно остановились, и Моцарт слез с его колен как ни в чем не бывало. Поправил камзол и вылез из экипажа, блеснув улыбкой. Сальери подумал о том, что тот слишком легкомысленный для немца, и полез следом.
Встретил их мажордом, который, кажется, не обрадовался появлению Моцарта, но очень постарался не показать виду. Густав не простил молодому композитору появление в неподобающем виде посреди ночи. Почему-то это позабавило.
- Кажется, твой мажордом меня не любит, Антонио, – весело шепнул Моцарт, когда они поднимались по лестнице.
- Еще бы, - фыркнул в ответ итальянец, - он – порядочный немец.
- Как хорошо, что я не такой. Эта вечно недовольная мина на лицах у честных немцев уже набила оскомину... Что? – спросил он на ироничный взгляд итальянца, - Ты не согласен?
Сальери только покачал головой и улыбнулся.
- Нет, ты пойми, Антонио, - продолжил разговорившийся Моцарт, - я люблю немцев, они куда лучше тех же французов, но во всём же надо знать меру...
В этот момент они таки дошли до спальни Сальери, и тот, открыв дверь перед молодым человеком, сделал приглашающий жест. Моцарт вошел без всяких колебаний, однако, болтать перестал, и, приложив к губам палец, обвёл взглядом комнату.
- Вина, герр Моцарт? - спросил почему-то севшим голосом Сальери. По правде говоря, ни на какое вино тот уже рассчитывать бы не мог, до того его хотелось сейчас же.
- Потом, синьор, - коротко ответил тот, спустя мгновение уже отвечая на поцелуи итальянца, и без возражений позволяя повалить себя на постель прямо поверх покрывала. Камзол остался на полу еще раньше, и теперь Сальери покрывал поцелуями кожу в распахнутом вороте рубашки, а тот зарылся пальцами ему в волосы и часто прерывисто дышал, когда итальянец ласкал его соски, и приподнялся, помогая стянуть с себя брюки. А потом без стеснения развёл ноги и сказал почему-то с тихим смехом, глядя на него тёмными и совсем шальными глазами:
- Надеюсь, ты умеешь нежнее, чем в прошлый раз. У меня неделю болела задница.
Сальери тихо хмыкнул, что, кажется, получилось больше похоже на рык, но постарался, лаская пальцами горячую кожу и мягко входя в податливое тело. Ответом ему были сладкие стоны, когда Моцарт запрокидывал голову, выгибаясь, и обвившие его талию ноги и синяки, которые оставили на его плечах сильные пальцы музыканта.
Потом тот тёрся носом о его плечо и кусался, сверкая глазами, растрёпанный и тёплый. Сальери хотел принести вино, но руки Моцарта, обвившие его при попытке встать, помешали. И опять были стоны и вкус его кожи под губами, но самое главное – сияющие для него, только для него глаза. А потом еще несколько раз, так, что покрывало сбилось на пол, и они заснули в коконе из одеял.
Утром уже невозмутимый мажордом сообщил, что герр Моцарт ушел рано утром. А Сальери задумался о том, сколько времени понадобится своевольному Моцарту, чтоб снова пожелать его общества. И был ли он готов этого дожидаться.
А теперь внимание вопрос: Как вы считаете, гналась ли за Моцартом на самом деле фрау Вебер?
автор - по-прежнему я.
бета - фью.
пейринг - Сальери/Моцарт
рейтинг - R
жанр: пошел флафф
примечания:
1.продолжение этого и этого.
2. ах, да. это ау, в котором в 18м веке в оперных ложах царил полумрак! автор сначала выдумал, а потом подумал. ^^
читать дальше
По залу разливалась чудесная музыка. Она взлетала к потолку и опадала к ногам восхищенных слушателей, вызывая в сознании множество прекрасных образов. Перед началом оперы, пока на сцену не высыпали певцы и танцоры, каждый мог полностью окунуться в чистые её переливы.
Глюк был великолепен. Сальери было совсем погрузился в музыку, растворяясь в ней и почти выпав из действительности, когда в чистый хор инструментов влился посторонний звук – звук открываемой двери. В его ложу кто-то заглядывал. Увидев же, кто наполовину вошел в его ложе, одновременно разглядывая что-то в коридоре, Сальери окончательно потерял желание слушать Гайдна.
Моцарт - а это был именно он, не узнать его блондинистый затылок Сальери не мог - как-то испуганно дёрнулся и осторожно захлопнул за собой дверь, скрывшись в тени угла ложи. И только тогда соизволил повернуться к хмурому итальянцу. Хмурость эта, как и следовало ожидать, его нисколько не напугала. Напротив, он расширил глаза и начал оживлённо жестикулировать, показывая то на дверь, то на себя. Потом приник к ней ухом, и, умудрившись что-то услышать или во всяком случае уверившись в этом, отскочил от двери и не нашел ничего лучше, чем юркнуть в пространство между креслами и внешней стенкой ложи, и усесться там, скрючившись в три погибели. И всё бы ничего, но усесться это чудо природы умудрилось почти вплотную к коленям Сальери, отчего тот испытал несвойственную себе потребность испуганно поджать ноги и отодвинуться. Что за выходки в оперном театре! Видимо, всё это прекрасно отразилось у него на лице, потому что юный гений таки соизволил перевести мучившие его волнения с языка жестов Моцарта на общечеловеческий:
- Фрау Вебер! Моя тёща! Она… – в этот момент грохнул оркестр, и голос Моцарта, что-то испуганно лепечущий про свою уважаемую родственницу, потонул в хоре инструментов.
Да Сальери, по правде говоря, и не было дела до того, чем же именно этот несносный мальчишка умудрился насолить семейству жены. Куда больше его волновало то, что даже в полумраке ложи увлеченного прятками от тёщи Моцарта могли заметить сидящие наверху. А положение у него было, мягко говоря, странным.
- Моцарт, - итальянец постарался говорить так, чтоб его было слышно только собеседнику и никому другому, и при этом перекричать оркестр, - Убирайтесь вон. Что вы себе позволяете?
- Но Антонио, - блондин распахнул свои тёмные глаза, всем видом выражая глубочайшую степень раскаяния за всё сделанное и не сделанное, - ваша ложа была самой близкой, а фрау Вебер очень зла. Я не могу сейчас выйти, она меня найдёт, - при этих словах он не придумал ничего лучше, чем пододвинуться поближе и положить руку Сальери на колено, отчего у того как-то сразу пересохло в горле, и, кажется, пропал голос, так что дальнейших возражений не последовало.
С каждым мгновением молчания виноватое выражение на лице Моцарта сменялось обычной улыбкой. Где-то через полминуты тот, видимо, совсем уверившись в своей безопасности, вздохнул и откинулся назад, облокотившись на загородку ложи и отпустив колено Сальери. Голос вернулся к итальянцу.
- Сядьте в кресло, Вольфганг. Ваша тёща не посмеет сюда зайти, – тот снова распахнул глаза, всем своим видом выражая сомнение в том, что он был бы в безопасности даже в ложе императора, не то что рядом с Сальери.
Но новый выразительный взгляд итальянца все- таки возымел действие, и Моцарт, предварительно догадавшись отползти немного назад, вылез из тени и занял кресло рядом с итальянцем. А потом кинул взгляд на сцену и будто сразу забыл про свою тещу и проблемы – глаза чуть сузились, и на лице появилось столь нетипичное для него выражение задумчивости, что Сальери, сам того не заметив, откровенно залюбовался. Глаза, чуть поблёскивающие в полумраке ложи и длинные пальцы, которые тот в задумчивости приложил к губам...
К происходящему рядом с ним Сальери вернулся, когда предмет его наблюдения неожиданно вышел из задумчивости и, повернувшись к Сальери, оживлённо сообщил:
- Эта ария прекрасна.
Итальянцу не осталось ничего другого, кроме как согласиться, хотя музыка звучала уже где-то на втором плане, вытесненная мыслями о тонких пальцах и шелковистых, он же помнил, что шелковистых волосах Моцарта. Тот на мгновение встретил его косой взгляд, который наверняка был весьма выразителен, Сальери уже ничего не мог с этим поделать, и тихо хмыкнув, искоса улыбнулся уже знакомой итальянцу шальной улыбкой. Но промолчал, вновь окунувшись в музыку. Сальери заставил себя последовать его примеру, ведь музыка этого заслуживала. Через несколько минут последовала новая реплика Моцарта, на которую Сальери ответил уже с большим вниманием, и к концу оперы он обнаружил себя с удовольствием обсуждающим с Моцартом детали композиции Гайдна. Собеседником тот оказался весьма интересным и достойным, хоть и склонным к некоторому максимализму в суждениях. Другого, впрочем, и не следовало от него ожидать.
Когда же прозвучали последние аккорды, Сальери пожелал юноше спокойной ночи, на лице у того снова отразили все мирские страдания, и он сообщил:
- Мне нельзя домой. Там Фрау Вебер.
- И? – Сальери выразительно посмотрел на Моцарта, давая понять, что он – не бюро добрых услуг и не подписывался спасать молодых композиторов от сварливых тёщ.
В следующее мгновение он который раз за вечер засомневался в собственном рассудке, когда это невозможное создание чуть склонило голову набок, прикоснувшись пальцами к одной из прядей, спадающих у него вдоль лица, и улыбнулось. И не просто улыбнулось, а блеснуло глазами с тем же самым блудливым выражением, с которым прижимало его к стене в полутёмной комнате на приёме у графини N. В этот момент Сальери даже засомневался, что это тот же самый человек, который способен прятаться от тёщи в чужих оперных ложах и смеяться беззаботным детским смехом, ведь всего один такой взгляд, и голову потерял бы любой.
Через несколько минут экипаж уже вёз их к дому Сальери, и Моцарт сидел у него на коленях, бесстыдно и медленно целуя его губами с языком. Итальянец думал о том, что его поцелуи совсем не похожи на поцелуи многочисленных дам, которые бывали в его жизни, они другие, более горячие, более настойчивые, и такие его. А еще о том, что никогда не думал о том, что можно заниматься таким в экипажах. А потом они внезапно остановились, и Моцарт слез с его колен как ни в чем не бывало. Поправил камзол и вылез из экипажа, блеснув улыбкой. Сальери подумал о том, что тот слишком легкомысленный для немца, и полез следом.
Встретил их мажордом, который, кажется, не обрадовался появлению Моцарта, но очень постарался не показать виду. Густав не простил молодому композитору появление в неподобающем виде посреди ночи. Почему-то это позабавило.
- Кажется, твой мажордом меня не любит, Антонио, – весело шепнул Моцарт, когда они поднимались по лестнице.
- Еще бы, - фыркнул в ответ итальянец, - он – порядочный немец.
- Как хорошо, что я не такой. Эта вечно недовольная мина на лицах у честных немцев уже набила оскомину... Что? – спросил он на ироничный взгляд итальянца, - Ты не согласен?
Сальери только покачал головой и улыбнулся.
- Нет, ты пойми, Антонио, - продолжил разговорившийся Моцарт, - я люблю немцев, они куда лучше тех же французов, но во всём же надо знать меру...
В этот момент они таки дошли до спальни Сальери, и тот, открыв дверь перед молодым человеком, сделал приглашающий жест. Моцарт вошел без всяких колебаний, однако, болтать перестал, и, приложив к губам палец, обвёл взглядом комнату.
- Вина, герр Моцарт? - спросил почему-то севшим голосом Сальери. По правде говоря, ни на какое вино тот уже рассчитывать бы не мог, до того его хотелось сейчас же.
- Потом, синьор, - коротко ответил тот, спустя мгновение уже отвечая на поцелуи итальянца, и без возражений позволяя повалить себя на постель прямо поверх покрывала. Камзол остался на полу еще раньше, и теперь Сальери покрывал поцелуями кожу в распахнутом вороте рубашки, а тот зарылся пальцами ему в волосы и часто прерывисто дышал, когда итальянец ласкал его соски, и приподнялся, помогая стянуть с себя брюки. А потом без стеснения развёл ноги и сказал почему-то с тихим смехом, глядя на него тёмными и совсем шальными глазами:
- Надеюсь, ты умеешь нежнее, чем в прошлый раз. У меня неделю болела задница.
Сальери тихо хмыкнул, что, кажется, получилось больше похоже на рык, но постарался, лаская пальцами горячую кожу и мягко входя в податливое тело. Ответом ему были сладкие стоны, когда Моцарт запрокидывал голову, выгибаясь, и обвившие его талию ноги и синяки, которые оставили на его плечах сильные пальцы музыканта.
Потом тот тёрся носом о его плечо и кусался, сверкая глазами, растрёпанный и тёплый. Сальери хотел принести вино, но руки Моцарта, обвившие его при попытке встать, помешали. И опять были стоны и вкус его кожи под губами, но самое главное – сияющие для него, только для него глаза. А потом еще несколько раз, так, что покрывало сбилось на пол, и они заснули в коконе из одеял.
Утром уже невозмутимый мажордом сообщил, что герр Моцарт ушел рано утром. А Сальери задумался о том, сколько времени понадобится своевольному Моцарту, чтоб снова пожелать его общества. И был ли он готов этого дожидаться.
А теперь внимание вопрос: Как вы считаете, гналась ли за Моцартом на самом деле фрау Вебер?
@темы: Моцарты такие Моцарты, типа творчество
отзыв будет завтра, а то щас в неадеквате.
ну что тут сказать?
мой любимый жанр, мой любимый рейтинг и мой любимый пэйринг
и написано очень хорошо, легко читается )))
Сальери такой... Сальери, что просто нет слов!
Моцарт кавайная прелесть, меня с него улыбало весь фанфик
А теперь внимание вопрос: Как вы считаете, гналась ли за Моцартом на самом деле фрау Вебер?
ммм... а кстати сложный вопрос. С одной стороны, Моцарт может и слукавить, лишь бы добиться своего
а с другой... он конечно фантазёр, мог, к примеру, преувлечить всю "страшность" его тёщи, но бессовестно лгать... хм... не знаааааю даж.
Короче, на данный вопрос я не могу никак определиться с ответами, но почему-то склоняюсь к первой версии ))) моцарт ведь иногда такой чертяка
говорю еще раз, ибо ты шикарный*_______*
как я такое люблю*___*
весьма вероятно)))) *____*
MaryIQ
спасибо огромное.)))
Моцарт кавайная прелесть, меня с него улыбало весь фанфик
да! вот главная идея этого куска. х)))
а я склоняюсь к тому, что фрау всё таки не было никакого дела до Моцарта этим вечером. ему просто стало скучно.)) и вообще...
Prince[ss]
ты любишь романс, я знаю. )))
спасибо. мне очень-очень приятно. **
я тебя люблю, какой романс)))
и моцарта с сальери
это так приятно.
это тебе спасибо за фик
да! вот главная идея этого куска. х)))
йей!
и вообще...
и вообще Сальери мужчинка по всем параметрам интеррресный, да?
и вообще Сальери мужчинка по всем параметрам интеррресный, да?
что-то вроде того. х)))
а почему тока вроде? тут замешано что-то ещё?
да ничего такого на самом деле.) просто личные Моцартовские заморочки.)
дык вот про это как раз и интересно )))
короче, Моцарт мазохист и садист в одном лице, это я поняла )))
а всё-то вам расскажи, да покажи.
а показать... ооооо, а у тебя есть на посмотреть сие-про-что-мы-там-вообще?
как Сальери на него реагирует.)))
ну-ну ))) и уж особенно ему нравится та часть, после того как Сальери валит его на кровать
да ему всё нравится на самом деле.)) столько внимания.)
тут явно дело не в этом
дааааааа это наверно потрясающее зрелище
интересно, что думает по этому поводу несчастный сведенный с ума Сальери
не знаю. х))) мне как-то плохо представляется Салери, задающий себе вопросы из серии: "Ах, зачем-зачем сдалась я ему?..."
да он был и не стал такое думать, ибо такой шикарный мужчинка как Сальери тоже знает себе цену, я уверена )))
но он бы явно захотел как-то отомстить Моцарту, вот пока способ для меня неизвестен.
отомстить?) за что?)
думаю, моментами не нравится, что он вроде бы сильный по всем пунктам мужчина становится таким слабаком, когда дело касается Моцарта. я думаю, у Сальери всё-таки есть гордость и немало )))
*завис* в твоих словах есть смысл.
но, думаю, он как следует еще не успел осознать, насколько Вольфи им рулит. слишком ошеломлён тем, что предмет чувств позволяет себя заваливать и творить непотребства. как-то так.
а вообще это отношения из серии один сверху морально, а другой физически. )
интересно, оно было бы уместно в данном случае?))
а то ж я напишу
но, думаю, он как следует еще не успел осознать, насколько Вольфи им рулит. слишком ошеломлён тем, что предмет чувств позволяет себя заваливать и творить непотребства. как-то так.
согласна, после двух раз ещё рано что-то осозновать ))) но потооооом
а вообще это отношения из серии один сверху морально, а другой физически. )
я бы не сказала, что Моцарт уж на 100% морально сверху (по крайней мере, этого так сильно не ощущается), ну может на 80% тока )))